“Эти дни в нашем сердце навсегда”

Тогда, в грозном 41-м, ей было 17 лет. Вот что вспоминает Татьяна Сидоровна о военном времени: « Я была комсомолкой, и с первых же дней мы пошли с подружкой в военкомат, хотели добровольцами идти на фронт, но нас отправили на краткосрочные курсы. Мне выдали удостоверение медсестры, но к Ростову подходили немцы, и я решила уехать в родную Добринку. Это был июнь жаркого лета 42 года. Вскоре в наш хутор перебазировался госпиталь со всем медперсоналом (он находился в здании школы). Я сразу пошла в госпиталь. Меня оформили медсестрой, и, когда присутствовала на первой операции (ампутировали ногу солдату, у которого была газовая гангрена), потеряла сознание. Перевели на другую работу: регистрировать приём и отправление раненых. Когда начались бои на подступах к Добринке, госпиталь вместе с 62-й армией отступил в х.Савинку. Мы попали в окружение в Камышовой балке, недалеко от хутора, это было большое скопление частей армии. Многие тяжелораненые не могли двигаться, не хватало машин, не было воды, продуктов. Мы были под постоянным обстрелом, а значит, раненых прибавлялось. Наша разведка установила единственное место, где можно выйти из окружения. Ночью отправили первую партию — 17000 наших солдат, судьбу которых не знаю. На следующий день вторую группу — 14000 человек. Я сопровождала тяжелораненых на машине. До переправы оставалось 4 км. Едва светало, с обеих сторон дороги были кустарники, мы стали въезжать, оказалось, что это замаскированные немецкие танки. Так мы попали в плен. Я храню память о человеке-патриоте, докторе Яне Рубене (он был еврей). Когда нас брали в плен, он застрелился. Если б вы знали, какой он был патриот! У него не было ни дня, ни ночи, не знаю, когда он спал. Всё время, как сам выражался, «штопал» солдат. Потом я узнала, что всех тяжелораненых немцы расстреляли. Нас погнали в х. Остров, возле Качалина. Так как я была в гражданской одежде, меня отпустили домой, с трудом добралась до Добринки. Полицейские выгоняли нас работать: ремонтировать дороги, собирать трофеи и металлолом. На работу категорически не ходила. Ко мне пришел старший полицейский, мой бывший учитель, военрук Григорий Викторович Петров, и грубо приказал идти. Ответила, что работать на немцев не собираюсь. Он зло сказал: «Это вам не советская власть, когда с вами нянчились». Я ответила: «С какими глазами вы, Григорий Викторович, будете смотреть людям в лицо, когда наши придут?». Он спросил: «Откуда ты знаешь, что «наши» придут?». «Верю», — ответила я. Меня арестовали, сначала держали в сарае, возили на допрос, после этого отправили домой, до особого распоряжения. Но 21 ноября 1942 года Советская Армия освободила наше село от немцев. Немцам не удалось осуществить свой план — расстрелять партийных и комсомольских работников, в числе которых была и я. С первых дней освобождения нашего хутора девчата Наумова Дуся, Прокофьева Аня, Колесникова Анна, Шелковичева Наташа, Беркутова Валя, Серова Татьяна и другие собирали раненых по балкам и размещали в домах, которые выделял председатель Прокофьев Иван Капитонович. Раненых было около 80 человек. Мы кормили их, ухаживали за ними до тех пор, пока в Добринке не разместился госпиталь. Мы своих раненых сдали в госпиталь, и их сразу отправили в тыл. Я работала еще с одним хорошим врачом по фамилии Нижащий и многими сестричками. Вообще, в то время весь медперсонал был дружный, все очень много работали.

Из книги памяти Волгоградской области

А.В. Цыганков, гвардии старшина, участник Сталинградской битвы, доктор географических наук, профессор Волгоградского инженерно-строительного института: «Трудными были для нас бои в районе с. Добринка, где к вечеру 8 августа враг поджег ветряную мельницу на северной окраине села. И она факелом освещала все вокруг. Жестокий бой вели воины нескольких артиллерийских подразделений вместе с пехотинцами: восточнее хуторов Савинского сражались у хуторов Бузиновского, Манойлина и в других местах. Враг неоднократно пытался раздавить нас танками. Немецкие самолеты в ночное время беспрерывно ракетами обозначали нам в небе начертания кольца окружения, в котором мы находились. Днем в своих листовках фашисты призывали сложить оружие, обещая нам «райскую жизнь» в немецком плену. Однако сопротивления мы не прекращали. Почти всюду по периметру кольца неподвижно застыли громады танков — с подбитыми гусеницами, иные окутанные черным чадом. Выскакивая из горящих машин, с презрением и чувством превосходства немцы, тем не менее, кричали нам: «Рус, капут!», будто возмущенные тем, что мы до сих пор не сдаемся. Во время допроса пленных выяснилось, что они воевали строго по расписанию: начинали боевые действия в 7 часов утра, с 12 до часу у них был обеденный перерыв, а в 7 часов вечера они заканчивали всякие бои. И вот мы, русские, вопреки всяким правилам нарушили их педантичный распорядок. Конечно, никто из нас не знал тогда, что ожидает немцев впереди, какой обед будет им подан в самом Сталинграде, что они с удовольствием будут употреблять в пищу мясо убитых румынских лошадей, кошек и собак наших. Навсегда запомнил день 8 августа. На хутор Савинский налетели 33 фашистских стервятника, обрушив свой смертоносный груз на мирных жителей и скопившиеся там войска. Танки и пехота противника буквально неистовствовали, метались с одного участка фронта на другой, ища слабые места в нашей обороне, но этого им долго не удавалось. В ночь на 10 августа нам приказали занять круговую оборону северо-восточнее хутора Савинского, используя для этого балки и овраги. В 7 часов 10 августа началась бомбежка наших позиций. Одновременно противник вел массированный минометный и артиллерийский огонь. С трех сторон подползали фашистские танки. У нас не было ни одного танка, ни одного самолёта и даже зенитки для прикрытия с воздуха. Только артиллерия и пехота держали оборону. Весь день не смолкал бой. Враг поджигал посевы хлеба с наветренной стороны, рассчитывая, что огненный вал сметет нас. Но пехотинцы, артиллеристы, саперы, связисты быстро сориентировались в обстановке — закрывали плащ-палатками, шинелями свои окопы и щели, одновременно продолжали отражать атаки врага. Жара стояла до 40°С. У нас в течение трех дней не было ни росинки воды. Но, несмотря на все это, ни одному фашистскому танку так и не удалось разрезать наши боевые порядки, преодолеть естественные преграды. И таких узлов сопротивления, как наш, было много. Все они задержали врага в общей сложности на 40 дней и ночей».