Подвиг верности и материнской любви

- Глядишь на старую фотографию и думаешь: «Если бы отец был живой, то мы бы…». Господи, несмышленые, о чем-то мечтали несбыточном? Сиротские слезы. Кто утер их? Кто приласкал? Кто утешил? Мама в работе (кормить надо было троих малолетних детей да сестру отца – инвалида детства), — продолжает, заметно волнуясь, заново переживая события тех страшных дней, Любовь Валентиновна. — Фашисты ворвались в ростовский город Шахты, откуда я родом, 22 июля 1942 года. Начались черные 206 дней гитлеровской оккупации. Сразу же была установлена своя система управления, так сказать «новый порядок», который сопровождался массовыми казнями жителей города и военнопленных. Оккупанты хотели быстро восстановить угольную промышленность в городе, но горняки активно сопротивлялись. Тогда фашисты стали арестовывать целые шахтерские семьи. Местом зверских расправ избрали ствол шахты им.Красина. Туда, в зияющую 105-метровую пропасть за 7 месяцев оккупации было сброшено три с половиной тысячи советских людей, женщин, детей. Мама рассказывала, что перед расстрелами всех раздевали, к обрыву многих подводили совсем окоченевшими. Также у здоровых людей брали кровь для нужд немецких госпиталей. Ее забирали так много, что к месту казни людей привозили едва живыми. Детей не расстреливали, не травили ядом — их сбрасывали в ствол шахты живыми, незадолго до освобождения города такая же участь постигла ребятишек из приюта. Их к месту гибели привезли на двух подводах, автоматной очереди не последовало: дети были сброшены в шурф живыми — дрожащими губами, еле слышно рассказывала леденящую душу историю хозяйка дома. — Не забыть матерям, вдовам войны те жуткие, страшные ночи, в которые приходили фашисты и их сподручники-полицаи в дома своих жертв. Массовые аресты и расстрелы особенно усилились, когда немецкие войска попали в катастрофическое положение под Сталинградом. Они стучали прикладами автоматов в дверь, требовали немедленно открыть, беспардонно врываясь в чужую жизнь. Вот в одну из таких ночей постучались и в нашу квартиру. Непослушными от ужаса руками мама пыталась сбросить крючок с двери, но это ей долго не удавалось, удушающий ком подступил к горлу, засосало под ложечкой… Грубые окрики, брань за дверью и дикий, животный страх окончательно ее обессилили. В мгновение перед глазами пронеслась вся жизнь. Наконец был сброшен дверной крючок, дверь распахнулась. Пьяные и разъяренные палачи еще больше разозлились, увидев не ту жертву. Ушли… А молодая мать троих малолетних малышей от пережитого ужаса потеряла сознание, тут же у дверей сползла на пол. Очнулась от испуганного вопля своих ребятишек, сгрудившихся перед ней на полу. Рядом с кружкой воды на коленях перед ней стояла золовка, инвалид детства, пытавшаяся привести в чувство маму. Придя в себя, крепко прижала нас к себе и горько заплакала. Потом уложила малышей, рядышком приютилась сама, но ни она, ни золовка до утра так и не уснули. Обе женщины понимали, что сегодняшняя ночь могла быть для них последней, ведь фашисты торопились, методически, точно, по графику, сбрасывали в шахту сначала подпольщиков — коммунистов, комсомольцев, их семьи, затем семьи офицеров Красной Армии. К последним и относилась наша семья, ведь отец — кадровый офицер, откликнувшийся на июльский призыв Сталина, с первых дней воевал, коммунист, политрук роты отдельного лыжного батальона, — утерев дрожащей рукой опухшие от слез глаза, продолжила: — В одном из писем он писал: «До нас доходят слухи, что фашисты зверствуют в нашем городе, сбрасывая людей в шахту…». Маму вызывали на допрос, особо зверствовали свои же – полицаи. «Я тебя вместе с твоими щенятами загоню…», — угрожал один из них. Выжить было ой, как трудно. Троих детей нужно было накормить. На свой страх и риск мама, еще две-три такие же, как она, нагрузив деревянную тачку домашним скарбом, уходили из города в зажиточные казачьи донские станицы. Днем шли по бездорожью, ночи пережидали в балках. Было холодно и зябко, но костры не жгли, чтобы не привлечь к себе внимание врагов. Какая же великая радость была, когда удавалось обменять одежду на муку, хлеб, пшено, но продуктов для семьи из пяти человек все равно не хватало.

Расчувствовавшись, Любовь Валентиновна рассказала, что когда все вещи были проданы, из ценностей в доме оставался отцов баян, долго мама не решалась его обменять на хлеб. «Это была вещь, с которой связаны лучшие моменты жизни ее и отца: первая встреча с любимым, совместная мирная, счастливая жизнь. У мамы красивый голос, у папы — талант баяниста-самоучки, играл он и на мандолине, на скрипке, балалайке, был жизнерадостным и доброжелательным человеком, уважаемым в кругу друзей, душой любой компании. Но из всех инструментов больше всего любил баян».

Черные дни оккупации не убывали, а глядеть в голодные глаза своих ребятишек женщина не могла. Всплакнула, вспомнив все, что с ним связано, и вынуждена была обменять баян на хлеб.

Разгром немецко–фашистских войск под Сталинградом положил начало освобождению нашей Родины от ненавистного врага. 12 февраля передовые подразделения 40-й Гвардейской стрелковой дивизии под командованием генерал-майора Александра Ивановича Пастревича полностью выбили гитлеровцев из Шахт, но война продолжалась. Все больше мужчин отправлялись на фронт. Их место в забоях занимали жены и сестры. Сотни женщин взвалили на свои хрупкие плечи тяжкий мужской труд.

- А работа и сутками, и двумя-тремя! Это больно было видеть, порой ее привозили домой на телеге, больную и обессиленную от работы, – вспоминает о маме Любовь Валентиновна. – Однажды она спасла соседских детей, отец которых погиб на фронте. Их мама, чтобы накормить голодных галчат украла булку хлеба, за что получила срок, но, а оставшихся без родителей детей, по прошению нашей мамы, Советская власть отправила в военное училище. Спустя годы, они благодарили маму, Екатерину Васильевну за то, что та спасла их от голодной смерти. Женская солидарность, поддержка, мужество и сила слабых в те годы это не единичный случай. Наше детство – это сиротство с болью и слезами. Да и слово «папа» в букваре и в жизни оказалось для нас невостребованным. В анкетах, устных и письменных, на вопрос об отце мы отвечали: погиб или пропал без вести. Это было очень больно. Ни разу в жизни я не произнесла слово «папа», — устремив взгляд в даль призналась Любовь Валентиновна. — Из 47 учащихся нашего класса только у 7 были отцы. И так в соседях, на улице, во всем округе: убит, умер, без вести пропал – одним словом, сплошная безотцовщина. Как же мы завидовали тем, кто на первомайских демонстрациях счастливый ехал на отцовских плечах!

Прошли годы… Мама для Любови Валентиновны на всю жизнь стала символом мужества, стойкости, верности, ответственности и долга. «Но каждый раз, держа в руках фотографию отца, я как будто слышу его наказ: «Живые помните о нас, не забывайте, какой ценой мы заплатили за Родину, за смерть наших матерей, жен, детей и отстояли вам мир и свободу». И отцовский наказ я выполняю».

Не один десяток лет Л.В.Скрынникова проучительствовала в СОШ №1. Педагог-историк, став краеведом края, тщательно собирала сведения о земляках, сражавшихся на фронтах Великой Отечественной войны, передавала знания и опыт, свою любовь к истории и родному языку молодым, стараясь научить главному – всем сердцем любить Родину. Накопленный ею багаж знаний, материалов, фотографий, писем, рукописей о военной истории, ветеранах-земляках, тружениках тыла не дает ей покоя.

– Считаю своим долгом сохранить для потомков то, что по крупицам собиралось, хотя бы то, что еще возможно, – говорит Любовь Валентиновна.

Беседовала Н.АВРАМОВА, наш корр. Материал подготовлен в рамках грантового проекта Волгоградской области «И пусть поколения знают»